Последний раз мы встречались на кинофестивале в Сан-Себастьяне, где вручался приз Педро Альмодовару. Слышал, вы опять снимаетесь у него в новом фильме?
Да, спустя двадцать один год после нашей предыдущей совместной работы. И, поверьте, картина будет не менее жесткой и провокационной, чем те, к которым приучил зрителей ранний Альмодовар.
Возможно ли снова войти в ту же воду? Вы оба за эти годы сильно изменились.
Да, но Педро сказал: «У меня чувство, как будто этих лет вовсе не было и мы расстались только вчера». И я ощущал в точности то же самое. Двадцать долгих лет промелькнули как один день.
Тогда, в Сан-Себастьяне, и Альмодовар, и вы говорили, что планируете приехать в Россию, что вас ужасно интересует эта страна, где происходит очередная революция. Но Альмодовар так и не появился на наших широтах, а для вас это первый визит. Почему так поздно?
Будет банальностью говорить, как важна была русская культура в моем актерском становлении Чехов, Станиславский, чьим скромным учеником я в лучшем случае смею себя назвать. Короче, русские меня кое-чему научили, так что не приехать к вам рано или поздно я просто не мог. Тем более в такие важные дни, в Петербург, в этот удивительный город.
Что вас здесь удивило?
Знаете, что, например? У руководства города здесь стоят женщины. Меня часто посещает, быть может, наивная идея о том, что мир под руководством женщин был бы более гуманным и мирным. Потому что у женщин есть материнский инстинкт. Женщина кажется слабой, но, как продолжательница рода, она очень сильна. Это внушает мне надежду на будущее, на то, что конец света не наступит, как прогнозируют эсхатологи, 21.12 2012 года.
Кинофорум в Санкт-Петербурге посвящен военному кино. Что оно означает для вас лично как кинозрителя?
Могу пересказать по кадрам «Иди и смотри» Элема Климова. Я увидел его в 1984 году, и он остался лучшим фильмом о войне за всю мою жизнь. Мальчик, входящий в дом, хозяев которого истребили нацисты, повсюду оставшиеся следы мирной жизни. Об этом разоренном гнезде я вспомнил, когда смотрел «Сталкера» Андрея Тарковского: тот же кошмар неприкаянности. Хотя и без войны. Герой этого фильма от ужаса ходил зигзагами это была страшная геометрия.
Какая из ваших многочисленных ролей была самой трудной?
Наверное, в «Эвите». Эта удивительная личность вызывает полярное отношение и бурные страсти. На съемках в Буэнос-Айресе стояли люди с плакатами «Смерть Бандерасу!», «Смерть Вайне!» (продюсер фильма. «Ъ»). Ее жизнь и смерть породили множество легенд. Например, ей посвящен роман-гротеск «Санта Эвита» о том, как ее тело забальзамировали и не могли похоронить в течение семнадцати лет, а любопытная дочь человека, осуществившего эту операцию, открывала ящик и играла с трупом, как с куклой, заплетала Эвите волосы. На самом деле она с самого начала похоронена на кладбище Риколетта, но шлейф мистики и легенд сопровождает ее до наших дней. Это мы хорошо почувствовали во время работы над фильмом.
Помимо вашей актерской славы вас знают в России как режиссера независимых арт-фильмов.
Эта известность мне особенно по душе. Я снял «Безумие в Алабаме» и «Летний дождь» как фильмы-эксперименты, которые уравновешивали мою деятельность на больших студиях. В этих проектах меня не интересовали доходы. Я говорил продюсерам: получаете прибыль на «Зорро» вложитесь в мой малобюджетный фильм. Впрочем, эта тактика не так уж часто срабатывала. А название «Летний дождь» навязали мне те же продюсеры.
Какова, по-вашему, идеальная схема отношений режиссера и инвестора?
Здесь нет жесткого противопоставления: я понимаю и ту, и другую сторону. Все зависит от типа фильма и от того, кто принимает на себя главные риски. Вместе со мной в Петербург приехал Эндрю Вайна, продюсер «Летней жары» и «Эвиты», он бы много мог рассказать о тайнах кинобизнеса. Но для меня бизнес не кино, а скорее вино. Тоже, замечу, очень интересный бизнес, благодаря ему можно стать миллионером, и в то же время в нем есть что-то романтическое, всегда сохраняется элемент авторства, настоящего творчества.
Как называется ваша винная марка?
Anto Banderas. Уже несколько лет я занимаюсь возделыванием виноградников в Испании. Мы производим пока не так много продукта, но это растущее предприятие с перспективами экспорта. Я был бы счастлив напоить хорошим вином пол-России вместо водки, которую здесь предпочитают. Я человек средиземноморской культуры и остаюсь им в Америке. Считаю себя хорошим поваром, а моя паэлья может конкурировать на конкурсах лучших поваров Испании.
Поклонники знают и еще про одну область вашей деятельности, посвященную истории испанского кино. Только что стало известно о присвоении вам почетного научного звания университетом в Малаге, на вашей родине.
Увы, американцы крайне мало знают о европейском кино. Из своего насыщенного календаря я выкраиваю время, чтобы проводить семинары в Пенсильвании, посвященные кино Испании.
Раз вы находитесь в этой теме, чем можно объяснить парадокс: во времена франкизма и цензуры испанское кино было очень сильным, работали такие великолепные мастера, как Луис Берланга, Карлос Саура и многие другие. А когда цензуру отменили, остался, кажется, один Альмодовар.
Именно об этом периоде я и рассказываю на своих семинарах. Показываю прекрасные фильмы «Добро пожаловать, господин Маршал!» и «Палач» Луиса Берланги, картины Хуана Антонио Бардема. Это был удивительный расцвет левого испанского кино прямо под носом у Франко.
Даже Бунюэль, покинувший страну, говорил: «Все знают, как я всю жизнь ненавидел цензуру и с ней боролся. Но только бог знает, скольким я ей обязан».
Да, цензура побуждала талантливых режиссеров искать другой язык язык аллегорий и метафор. В определенном смысле она работала на развитие киноискусства.
