 |
Пятого сентября 2018 года проводили в последний путь Алёну
Басилову. Отпевание прошло в морге больницы им. братьев
Бахрушиных. Отпевали ее вместе с совершенно посторонним
человеком. Так уж вышло. Последние лет 25 ее никто не видел.
Как-то я пытался ее найти по музейным делам. Она не подходила
к телефону и мне сказали, что она ведет ночной образ жизни и,
вообще, очень больна. Ночью я не стал звонить. Алёну
Басилову из ее старых знакомых пришел проводить только Игорь
Дудинский и Алла Рахманина. Я тоже ее знал, но шапочно.
Знаменита Алёна не только своими диссидентскими и
литературными делами, описанными в википедии достаточно
подробно. Главное, что эта та самая женщина, которой были
посвящены многие, потрясающие стихи ее мужа Леонида
Губанова. В этих стихотворениях ни с чем несравнимый накал
страсти. Я хотел прочитать эти стихи у ее гроба, но мне не
разрешили. Не разрешали и снимать. Но что значит, не
разрешить снимать или читать стихи старому диссиденту и в
прошлом тёртому поэту. Я только усмехнулся и сделал несколько
снимков. Представьте себе, что запретили бы делать снимки на
похоронах Лили Брик& Отойдя подальше в уголок морга, я
прочитал вот это стихотворение. Наверное, это было целью моей
жизни, читать у гроба Алёны Басиловой, посвященные ей стихи.
Собственно, я ощущаю себя, исполнившим свой главную в жизни
миссию. Но не все так плохо. Пока я читал, ко мне
приблизилась не старая женщина и сделала мне реплику: «а
через три дня и у Губанова годовщина». То есть она в курсе и
стихов Губанова (узнала) и дат его жизни. Умер Губанов, как
считается (точную дату никто не знает) 8 сентября 1983. Кто
эта незнакомка, неизвестно. Поминки по Алёне состоялись на
квартире Игоря Дудинского. Присутствовало 3 человека.
Говорили об эпохе. Читали стихи. Кстати «Мама-вишенка» в этом
стихотворении так называл Лёня Аллу Рустайкис (маму Алёны)
Леонид ГУБАНОВ
Эта женщина не дописана,
Эта женщина не долатана,
Этой женщине не до бисера,
А до губ моих Ада адова.
Этой женщине только месяцы,
да и то совсем непорочные.
Пусть слова ее не ременятся,
Не скрипят зубами молочными.
Вот сидит она, непричастная,
Непричесанная, ей без надобности,
И рука ее не при часиках,
И лицо ее не при радости.
Как ей хмурится, как ей горбится,
Непрочитанной, обездоленной.
Вся душа ее в белой горнице,
Ну а горница недостроена.
Вот и все дела, мама-вишенка,
Вот такие вот, непригожие.
Почему она просто лишенка,
Ни гостиная, ни прихожая?
Что мне делать с ней, отлюбившему,
Отходившему к бабам легкого?
Подарить на грудь бусы лишние,
Навести румян неба лётного?
Ничего-то в ней не раскается,
Ничего-то в ней не разбудится.
Отвернет лицо, сгонит пальцы,
Незнакомо-страшно напудрится.
Я приеду к ней как-то пьяненьким,
Завалюсь во двор, стану окна бить,
А в моем пальто кулек пряников,
А потом еще что жевать и пить.
Выходи, скажу, девка подлая,
Говорить хочу все, что на сердце.
А она в ответ: «Ты не подлинный,
А ты вали к другой, а то хватится!»
И опять закат свитра черного,
И опять рассвет мира нового.
Синий снег да снег, только в чем-то мы
Виноваты все, невиновные.
Я иду домой, словно в озере,
Карасем иду из мошны.
Сколько женщин мы к черту бросили
Скольким сами мы не нужны!
Эта женщина с кожей тоненькой,
Этой женщине из изгнания
Будет гроб стоять в пятом томике
Неизвестного мне издания.
Я иду домой, не юлю,
Пять легавых я наколол.
Мир обидели, как юлу,
Завели, забыв, на кого.
11 ноября 1964
(Еще маленький коммент. Это стихотворение называется
"Стихотворение о брошенной поэме". Посвящение Алёне
автором было снято и написано: Александру Галичу. Но кроме
"мамы-вишенки" - Аллы Рустайкис здесь все
узнаваемо. Например, двор, в который заваливается пьяненький
Губанов и кидает камень в окно и кричит. Алёна с мамой жили
на третьем этаже, и кричать им с улицы, что подтверждает в
мемуарах Генрих Сапгир, было даже принято. Так что весь
разговор, весь скандал, описанный в стихотворении, -
подлинный! И обстановка квартиры описанная одним словом:
горница - очень точно. Квартира была обставлена в русском
стиле. Иконы, прялки, мебель стиле Александра III. Сам этот
дом давно снесли, он стоял на "острове" на бульваре
Садового кольца от Триумфальной площади до ул. Чехова. Такой
он был длинный. У них в квартире часто бывал А. Битов. В
повести «Улетающий Монахов» он вывел Лёню под собственным
именем и впервые опубликовал его стихотворение. Там описана и
вся атмосфера этой квартиры.)
Алене Басиловой
И грустно так, и спать пора,
но громко ходят доктора,
крест-накрест ласточки летят,
крест-накрест мельницы глядят.
В тумане сизого вранья
лишь копны трепетной груди,
зеленоглазая моя,
ты сероглазых не буди!
Хладеет стыд пунцовых щек
и жизнь, как простынь, теребя,
я понял, как я много сжег, -
крест-накрест небо без тебя!
***
Я с тихой мельницей дружу,
Слов для тебя не нахожу,
Но знаешь ты, что я нежданный,
Негаданный и первозданный.
Пойду пожалуюсь ручью,
Что ты ручная чересчур,
Но я услышу звон ручья,
Что ты ничья, ничья, ничья.
Зачем бродить, за что платить,
Слов для тебя не находить?
Пусть скажет и тебе ручей,
Что я ничей, ничей, ничей...
Но вот, настала наша ночь.
Настала ночь, и ты не плачь.
Ничей ничья, чем нам помочь?
Тем, что ты жертва, я - палач.
(Меня так раззадорили, запрещая читать стихи, что тут же в
голове сложилось стихотворение, которое я записал, уже дома и
не точно: С неба шум с неба гром: там сложился палиндром.
Молниею раскаленной к Лёне движется Алёна).
Лев Алабин
|
