 |
Когда-то кино было черно-белым и это было эстетически
правильным. Свет и тьма. Радость и печаль. Рассвет и закат.
Любовь и ненависть. Жизнь и сметь. Все можно было показать с
помощью двух цветов черного и белого.
Такое черное небо, что оно обволакивает, проникая прямо
внутрь. Вместо звезды огонек самолета, вместо свечи тусклый
фонарь, вместо песни монотонное повторение. Один шаг до
неба, но зачем, если черное небо сдавило ребра и вот ты уже
не можешь дышать, а только вспоминаешь, как это умудрялась
делать раньше, даже не задумываясь, вдох - выдох, вдох -
выдох.
Откровение! Оказывается, чтобы вдохнуть, сначала надо
выдохнуть. Какой долгий выдох мне предстоит. Сколько теней я
ношу в себе, не в силах с ними расстаться! Раз, два, три,
четыре, пять...я иду себя искать.
Черное небо отрезвляет. Задержка дыхания. Нырять. Фиолетовые
брызги как в замедленном кино. Воздушные пузырьки застывают
фотографией. Мы все стремимся сохранить и увековечить, но
тщетно. Правда ли то, что рукописи не горят?
Тело танцует, продираясь сквозь вязкое пространство..
А завтра придет солнце, оно съест черное небо.
Утро. Встретила лягушек за романтическим занятием и заглянула
им в глаза. Отчего они так печальны или мне это только
кажется?
Стала вспоминать жизнеутверждающую историю про лягушек.
Вспомнила подругу детства, которая в пять лет написала свое
первое стихотворение:
"Лягушка упала в канавку и скушала вкусную травку"
(или и съела зеленую травку)
Я точно не помню вторую строчку, но хорошо помню ее эмоции.
Как она восторженно рассказывала, что она чувствовала,
когда писала эти незатейливые строки. Теперь я конечно
понимаю, что тогда к ней впервые заглянула Муза. А в то
летнее утро мы кувыркались на траве и я просто вместе с ней
радовалась. Тогда я умела вставать на мостик из положения
стоя, сейчас уже не умею. Хорошо хоть умею еще радоваться
свежей зеленой травке .
С того самого дня Муза регулярно посещала мою подругу. Она
пишет уже много лет, о любви, о жизни, о пути, да обо всем.
И хорошо пишет, но только в стол. Иногда читает мне и еще
одному или двумя друзьям. В социальных сетях ее нет. Издавать
не хочет. Я спрашиваю , почему? Говорит, боится, что ее
обидят, сделают больно. Я понимаю. Может быть, страх боли
сильнее желания поделиться своим творчеством от того, что ее
обижали в школе?
Помню, когда училась в ВКСИР, мы на занятиях рассказывали
истории, которые хотели превратить в учебные фильмы. Вот
придумаешь что-нибудь, как тебе кажется гениальное, аж дух
захватывает! Вот только бы донести, не расплескать и все
точно ахнут от восторга! Как бы ни так! Приходишь,
рассказываешь, сердце колотится, из груди выскакивает, а тебя
бац с небес на землю. Раскритикуют, по косточкам разберут и
понимаешь, что все правильно и по делу, но ведь реально
больно. Прямо по живому. В следующий раз уже как-то
опасаешься, но придумываешь другую историю и рассказываешь,
бросаясь душой на амбразуру. Первый , второй, третий раз, а
все равно волнуешься и больно, когда критикуют, пусть даже и
по делу.
А может быть не всем больно? Интересно, есть творческие
люди, которые не испытывают страдания, когда ругают результат
их творчества?
Стоит ли доставать рукописи из стола или они часто никому не
нужны, кроме автора и пары его друзей?
Мне один почтенный мастер говорил, что есть где-то есть
человек, который творит, то где-то обязательно есть тот,
кому это нужно!
Позвоню подруге детства, хочу услышать ее новое
стихотворение. Мне по прежнему тепло и радостно от ее
стихов, как тогда на травке. И на мостик хочется встать.
Может это самое...растяжку и все получится!
Юрата Ура
|
